«Революция была вызвана духовным кризисом. Отступничество, предваряющее приход Антихриста
Деятели Московского Патриархата настойчиво формируют в обществе представление о том, что до 1917 года Православная Церковь являлась крайне авторитетным социальным институтом в Российской империи. Якобы сегодня, когда РПЦ провозглашает себя наследницей исторической Православной Церкви в России, происходит возрождение именно той Церкви – с ее высокообразованным и улавливающим нужды и запросы своей паствы духовенством.
Обоснованность таких претензий крайне сомнительна с разных точек зрения, в том числе с точки зрения степени исторической достоверности наспех создаваемого мифа.
Оскудение духовного сословия
В конце XIX века в социальном институте Православной Российской Церкви, или, как ее еще называли, «духовного ведомства», стали отчетливо проявляться признаки системного кризиса. Несмотря на прирост населения и массовое строительство новых храмов, за период с 1867 по 1891 год число желающих обучаться в духовных учебных заведениях сократилось с 53,5 тыс. до 49,9 тыс. человек. Отток слушателей наблюдался в духовных училищах, что стало особенно заметно в начале 1870-х годов (Отечественная Церковь по статистическим данным с 1840–41 по 1890–91. СПб., 1897). О низком уровне престижа служителей государственного культа красноречиво свидетельствуют следующие факты: в 1863 году студентам духовных семинарий разрешили поступать в университеты, и уже к 1875 году среди студентов университетов страны 46% составляли бывшие семинаристы. В 1879 году обеспокоенное церковное ведомство добилось отмены этого разрешения.
В написанных в эмиграции мемуарах генерал от инфантерии Николай Епанчин констатировал, что отношение дворянства к духовенству было немногим лучше отношения к «подлому народу»: «Оно нас крестило, венчало и напутствовало на тот свет, а на него смотрели как на нечто низшее… Правда, в значительном числе оно было малообразованно, даже в церковно-богословском отношении, оно не имело не то что светских, а почти никаких манер; оно было скудно обеспечено в материальном отношении, это, конечно, была не наша вина, но и мы могли в известной степени помочь духовенству, памятуя, что это наши пастыри, духовные отцы наши. Мы должны были строго отличать личность и поведение священника как человека от его положения как просителя благодати Господней… Не одни мы, помещики, в том виноваты; были и владыки, которые унижали духовенство, а не старались поднять его. Чего же было ожидать от простого народа, который видел такой пример. Что касается до образования общего и богословского, то много раз приходилось слышать мнение, что священникам вовсе не нужно такое обширное образование, что апостолы были простые рыбаки и пр. Влияние на паству такого недостаточно подготовленного духовенства, конечно, не могло быть глубоким» (На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996).
Митрополит Вениамин (Федченков) свидетельствовал, что «дух времени проник уже в семьи духовенства: детям их не хотелось идти по «духовной дорожке», а учиться на «барина» – доктора, инженера, адвоката, но не пастыря. А сюда уже шли по нужде или менее способные семинаристы, которым не было хода в университеты или институты».
В отчете за 1911–1912 годы обер-прокурор Синода Владимир Саблер замечает, что «очень многие преосвященные отмечают в своих отчетах трудность замещения освобождающихся вакансий богословски-образованными пастырями, объясняемую замечаемым в течение уже целого ряда лет движением воспитанников духовных семинарий в сторону от пастырства». Так, например, в Пермской епархии процент священников с полным богословским образованием снизился с 80% до 30% и часто был ниже, чем в 1905 и 1906 годах. Движение «в сторону от пастырства», во многом объясняемое нищенским существованием сельского духовенства, достигало таких масштабов, что в Архангельской епархии из числа окончивших курс семинарии в 1915 году принял сан только один человек (Обзор деятельности ведомства православного исповедания за 1915 г. Пг., 1917). На низкий образовательный уровень даже высших иерархов Православной Церкви указывала последняя русская императрица Александра Федоровна: «Я многих знаю, но все они какие-то странные, очень малообразованные».
Глазами священников
С точки зрения свидетельств об отношении к духовенству со стороны крестьянства весьма интересными представляются брошюры священников Владимира Рюминского (Духовенство и народ. Церковь и государство. СПб., 1906) и Михаила Левитова (Народ и духовенство. Казань, 1907), напечатанные в годы первой русской революции. Левитов считал разговоры о «народе-богоносце», всецело преданном Православной Церкви, не имеющими ничего общего с реальной жизнью: «Ценность набожности крестьянства оказалась сомнительной, а его добрые сыновние отношения к священнослужителям скорее иллюзией, чем фактом. Эти отношения, не приближавшиеся никогда к идеальным, в последние годы обострились до крайней степени».
«Уже целое столетие духовенство православное служит в известном отношении «притчей во языцех», вместилищем и олицетворением богатства, жадности и корыстолюбия. Известную поговорку «с живого, с мертвого дерет» духовному лицу приходится слышать с детства до могилы… Тема «жадности поповского отродья» – любимейшая крестьянами. На сходе, на вокзале, в общественной бане, в поле достаточно малейшего повода, и начинаются нескончаемые толки и рассказы… Появление духовного лица в вагоне, наполненном простонародьем, для нашего брата истинное несчастье… В крестьянском сознании духовный сан и деньги настолько срослись, ассоциировались, что сделались почти синонимами. Поп – это в их понятии бездонный денежный мешок, каким-то волшебством ежечасно привлекающий и всасывающий в себя деньги из неиссякаемого источника – мужицкого кармана», – так описывал священнослужитель отношения крестьянства и духовенства.
Причину такой ситуации Михаил Левитов находит в ужасающей бедности крестьянства и видит выход в поднятии экономического благосостояния крестьянства и просвещении. Какие же качества хотело видеть крестьянство в священнослужителях? Священник дает следующее описание идеального представителя клира: «Простота обращения и образа жизни, громкий голос, незамедлительное исполнение треб, неопустительное совершение богослужений в дни праздничные, бескорыстие – вот их желаемые качества священника… Но в центре этих требований – бескорыстие». Левитов предрекает, что при сохранении существующего положения вещей, «в случае полной революции и анархии, духовенство первое погибнет», поскольку «оно служило и служит громоотводом народного гнева».
Священник Владимир Рюминский с горечью писал: «Как относятся русские люди к своему священнику, прихожане к своему пастырю, и рассказывать нечего. Самые непристойные рассказы сложены про «долгогривых», как называют православные люди своих священников, скверные пословицы сложены про них – «поповские глаза завидущие, а руки поповские загребущие», говорит народ. С ними торгуются за исполнение религиозных обрядов, как торгуются на базаре за деготь, как в лавке за товар. С ними судятся, и часто годами тянутся тяжбы – непристойно сказать – прихожан с их священником, верующих с их наставником».
Рюминский находил причину неуважительного отношения к духовенству в том, что «Церковь и духовенство покрывали своим высоким званием все, что делало правительство. За долгие годы, протекшие со времен Петра Великого, не было такого преступления, совершенного правительством, которого бы не освящала Церковь. Представители власти, убивая друг друга, сменяли насильственным путем престолы, терзали, мучили подданных, измывались над крестьянами, состоявшими в рабской зависимости от господ, – Церковь и духовенство говорили: все это хорошо, так указывает крестьянская религия. Все долгие тяжкие годы крепостного права не раздавалось голоса с высоты митрополичьих и епископских кафедр, не говорили в проповедях с амвона сельские священники: стыдно, противно Христову учению – закрепощение одних людей другими». Причину такой безропотной покорности духовенства властям Рюминский объяснял теснейшим союзом между ними. Выход из сложившейся ситуации священник видел в том, что «нужно разорвать, прекратить этот преступный, нечестивый союз – освободить государство от принудительного характера веры и освободить Церковь от принуждения, которое налагает на нее государство». Схожее мнение высказывала императрица Александра Федоровна: «Духовенство не только не понимает церковно-государственных задач, но и не понимает даже веры народной, не знает народные нужды и потребности».
Интеллигенция и Церковь
Не более сведущей была Церковь и в отношении образованных слоев общества – интеллигенции, отношения с которой были весьма прохладными, если не сказать – враждебными. Тем не менее тот же Левитов считает отношение к духовенству со стороны интеллигенции все же лучшим, чем со стороны крестьянства: «Правда, интеллигенция в значительной степени презирает пастырей, но в общем отношение ее к ним лучше, чем простонародья… Интеллигенция, не особенно уважая священный сан в его реальных проявлениях, в то же время умеет уважать человеческую личность в носителе его, а в некоторой степени и образовательный ценз».
В духовной атмосфере России начала XX века наблюдался кризис как традиционного православия и «старого» религиозного сознания, так и атеистической идеологии леворадикальной интеллигенции. В отличие от социал-демократической, ориентированной на марксизм, либеральная российская интеллигенция делает попытку вернуться к религии. Но не в лоно официального православия, так как ощущает потребность в религиозной вере, не ограниченной официальной церковностью и жесткими рамками христианской догматики. Критика Православной Церкви со стороны интеллигенции касалась разных аспектов. Это были, во-первых, проблемы свободы совести и государственно-церковных отношений, обострившиеся в связи с миссионерской активностью Церкви и гонениями на протестантов и старообрядцев; во-вторых, вопросы развития христианской догматики и возможности религиозного творчества в связи с резкой критикой «исторического христианства», церковной обрядности и т.д.
Официальная Церковь отвечала не менее резко. В частности, жесткой критике интеллигенция подвергалась в официальном органе Синода – журнале «Миссионерское обозрение», главным редактором которого был Василий Скворцов – чиновник особых поручений при обер-прокуроре Константине Победоносцеве. Церковная пресса призывала к объединению всех сил, дабы противостоять интеллигенции. «Хорошо бы для этой цели объединиться, чтобы действовать вместе... Дружная работа на ниве Христовой, необходимая всегда, теперь особенно желательна», – писал, например, неизвестный автор под псевдонимом Медик в статье «Откровенное слово по поводу настроения умов современной интеллигенции» (Миссионерское обозрение. 1902. № 5). Он же справедливо отмечал, что «наша интеллигенция чужда Церкви».
Отчужденность просвещенного сообщества по отношению к Церкви выражалась двояко. Во-первых, в индифферентном отношении к религии вообще, а во-вторых, в «превращенной вере» в эволюцию и научный прогресс, вытесняющей церковную веру. По мнению автора, компромисса между этими двумя мировоззрениями быть не может, поскольку при уповании на науку человек судит обо всем по внешним проявлениям, забывая о внутреннем смысле всех вещей и явлений. Поэтому Христос для интеллигенции – всего лишь выдающийся человек, относящийся к той же категории, что Будда или Мухаммед. Автор отмечает, что в отношении к Церкви интеллигенция неверно видит ее сущность, сводя таковую лишь к обрядности, обвиняя Церковь в жестокости и насилии. Однако, заключает автор, «для Церкви, конечно, никакие нападки не страшны, ибо, с одной стороны, слишком ярко светит в ней личность Христова… а с другой стороны, в основе нападков интеллигенции лежат в лучшем случае незнание и непонимание христианства и духа Церкви, то есть величины отрицательные».
Очень близок к приведенной выше оценке воззрений интеллигенции на Церковь взгляд священника Сергея Четверикова: «По ее (интеллигенции. – «НГР») мнению, вся жизнь Церкви заключается лишь в совокупности мертвых обрядов, никакого отношения к живой жизни не имеющих и необходимых лишь для суеверного народа» (Миссионерское обозрение. 1902. № 7).
На страницах официальной церковной прессы начала XX века появился ряд статей, квинтэссенцией которых была мысль о невозможности объединения интеллигенции с Церковью и возврата ее в лоно православия. Однако попытка диалога либеральной интеллигенции с представителями официального православия была предпринята именно интеллигенцией. Это стремление нашло отражение в деятельности петербургских Религиозно-философских собраний (1901–1903 годы), а затем Религиозно-философских обществ в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве, Тифлисе.
Но представители Церкви воспринимали эти собрания лишь с позиции возможности миссионерства среди интеллигенции с целью возвращения ее в лоно православия. Собственно, это и было причиной, по которой обер-прокурор Константин Победоносцев вначале дал разрешение на проведение собраний. Однако увидев, что миссия среди интеллигенции неэффективна, он же их и запретил.
Метаморфозы истории привели Россию к временам, когда Церковь оказалась в числе гонимых и презираемых массовым сознанием социальных институтов, а представители бывшего духовного сословия – среди репрессированных либо бежавших из страны. Церковь практически перестала существовать, и возобновление ее как религиозной институции началось лишь после 1943 года. Но будучи сформированной по воле советского руководства, она направлялась в своей деятельности соответственно целям советского государства. Бурное развитие церковной жизни в Российской Федерации постсоветского периода никак не изменило сути этого соотношения церковности и государственности. Однако сегодня оно обрело новую форму – все более откровенной, набирающей обороты клерикализации светского государства и общества, с одной стороны, и неприкрытого огосударствления религиозного института – с другой.
Серьезная духовная и одновременно психологическая проблема, требующая поиска способов решения на разных уровнях – проблема пастырского «выгорания». Данный феномен мало изучен в православной среде, что вынуждает обращаться к опыту Католической Церкви, где изучением этого синдрома активно занимаются последнее десятилетие. Проректор по научно-богословской работе МДАиС доцент протоиерей Павел Великанов предпринимает попытку рассмотрения «выгорания» с точки зрения христианской аскетики.
Есть одна тема, крайне неприятная для церковного обсуждения – расцерковление духовных лиц. К сожалению – а, быть может и наоборот, к нашему счастью – мы не располагаем официальной статистикой о том, какое число священнослужителей за определённый период времени ушло из клира, а порой и из Церкви, по разным причинам. В докладе будет предпринята попытка соотнести достаточно проработанное в современной психологии понятие «выгорания» с кризисом пастырского служения. С одной стороны, мы будем опираться на опыт Западной Церкви в профилактике и терапии «пастырского выгорания», с другой – предпримем попытку рассмотрения феномена «выгорания» с точки зрения христианской аскетики.
При всем многообразии определений «выгорания» – термина, введённого в 1974 г. американским психиатром Х.Дж.Фрейденбергом – в этом феномене выделяют три основных компонента: эмоциональное, а нередко и сопутствующее физическое истощение, которое приводит к невозможности отдаваться работе в прежней мере; деперсонализация, то есть исполнение своих обязанностей без внутреннего участия или напротив, с негативной эмоциональной реакцией, или «дегуманизация» общения; и последний, третий компонент – редукция личных достижений, или другими словами, угнетающее осознание собственной профессиональной некомпетентности. Как правило, «выгорание» как психосоматический синдром, состояние внутреннего слома, чаще всего сопутствует представителям сферы обслуживания – менеджеры, врачи, учителя в силу своих служебных обязанностей должны находиться в состоянии постоянной мобилизации душевных сил для доброжелательного и отзывчивого общения с клиентами.
Неудивительно, что и духовенство также попадает в эту «зону риска». В западной психологии феномен «выгорания» в среде духовенства последние десять лет активно изучается, проводятся статистические исследования, организуются особые институции для оказания психологической и духовной помощи пастырям, оказавшимся в таком непростом положении. Стефен Мьюз говорит даже об «эпидемии ухода с пастырского служения» и приводит цифру в 1500 пасторов, которые ежемесячно становятся жертвами «выгорания личности» среди всех христианских конфессий в США. Свойства личности, наиболее благоприятные для развития «выгорания», а именно перфекционизм, идеализм, ангажированность, потребность в социальном признании, готовность без остатка «раствориться» в работе – для хорошего священника являются обязательными чертами характера.
Заинтересовавшись проблемой «выгорания» в среде духовенства, наша редакция направила своего сотрудника – – в Германию познакомиться с двумя реабилитационными центрами – католическим центром «Дом обретения новых сил» (Recollectio-Haus), расположенным на территории бенедектинского аббатства в Мюнстершварцахе, и евангелическим центром «Дом отдохновения» (Haus Respiratio), который находится вблизи Вюрцбурга на горе Шванберг. Поскольку в православной среде этот феномен является малоизученным, мы вынуждены опираться в описании «выгорания» духовенства главным образом на опыт Католической Церкви.
Прежде чем перейти к специфике пастырского «выгорания» в понимании западных исследователей, необходимо отметить, что сам феномен «выгорания», как правило, рассматривается и как результат, и как процесс. Начальная стадия характеризуется чрезмерной активностью и отказом от потребностей, не связанных с работой, что постепенно приводит к усталости и истощению. Далее развитие синдрома профессионального «выгорания» приводит к снижению уровня собственного участия в профессиональной деятельности и нарастающему отчуждению по отношению к коллегам и общей неудовлетворённости работой. Затем следуют перемежающиеся депрессивная и агрессивная эмоциональные реакции, переходящие в фазу деструктивного поведения, когда заметно понижаются интеллектуальные способности выполнять сложные задания, инициативность замещается полным безразличием к работе. Формальный подход к выполнению требований вместе с предельной самоизоляцией от окружающих достигают апогея. Психоэмоциональный надлом личности приводит к соматическим расстройствам – постоянному напряжению, неспособности к расслаблению, бессоннице, повышению давления, головным болям, снижению иммунитета, а также прогрессированию различных видов зависимостей (алкогольной, наркотической, игровой, интернет-зависимости и др.). Дном, на которое опускается окончательно «выгоревший», является «экзистенциальное отчаяние», всепоглощающее чувство беспомощности и бессмысленности жизни, которое иногда может закончиться суицидом.
Что же представляет собой эта «профессиональная деформация личности», как иногда также называют синдром «выгорания», в случае с духовенством? Основными вопросами, на которые мы попробуем дать ответ, являются следующие:
1. Тождественен ли кризис пастырского служения синдрому «выгорания»?
2. Может ли синдром «выгорания» быть транслирован на язык святоотеческой аскетики?
В целом сохраняя основные черты «выгорания», в случае с духовенством на первое место выходит ценностно-смысловой кризис, особенно остро протекающий у священника. Автор книги «Пути выхода из выгорания», диакон Питер Абель, основная деятельность которого и связана с реабилитацией «выгоревших» священников в Мюнстершварцахе, пишет: «Выгорание всегда сопряжено с ослаблением «харизмы», как затухание изначального импульса, как испарение Бога среди суеты повседневной занятости священника. Чувство отчаяния может привести к утрате веры, к потере доверия к жизни и исчезновению доверия к Божественному Промыслу. Это ведет к отступлению от собственного предназначения, к утрате душевной силы и к духовной апатии». Архимандрит Киприан (Керн) в «Пастырском православном служении» среди пастырских искушений подробно описывает, что собой представляет такой кризис: «Притупление интереса к своей работе, иногда происходящее от неудач и от косности среды, может привести к тому, что пастырь, в особенности если он чрезмерно надеялся на свои собственные силы, сложит руки, духовно захиреет, впадет в уныние и безнадежное отношение к своему служению. Появляется тогда нежелание молиться, избегание служения литургии, потеря интереса к духовной жизни - и все это часто объясняется разными благовидными причинами нездоровья, усталости и проч. Почти незаметно подкрадывается известное в аскетике “окамененное нечувствие.” Когда-то ярко горевший огонь ревности потух. Священник становится тогда формалистом, чиновником, только отбывающим номер, “отслуживающим, отчитывающим, отпевающим” и вообще отделывающимся от скучной работы. У такого утомленного, разочарованного, унывающего пастыря очень часто рождается противление Уставу, церковной традиции, иерархии ценностей, аскетике: “Все это устарело, все это уже не для нас, надо многое пересмотреть и реформировать” и т.д. Вместо того чтобы самому равняться на требования церковного строя, пастырь в таком состоянии хочет измерять церковность своим настроением и принижать церковные установления по своей лени и нерадению. Если же пастырь в своей молодости особенно сильно полагался на свое “призвание” или по своей природе подвержен скорым очарованиям и разочарованиям, то при такой духовной депрессии он близок к отчаянию и может даже совершенно оттолкнуться от того, чему он прежде поклонялся. Это может привести к снятию сана и духовной смерти».
Специфическими признаками собственно религиозного «выгорания» являются ропот, сомнение в истинности веры, утрата смысла религиозных действий (обрядов) и законоположений, расцерковление и сомнение в бытии Бога и Его благости. Несомненно, что как таковой «духовный кризис» имеет непосредственную связь с «выгоранием» в любой сфере деятельности, но в случае с духовенством он проявляется самым очевидным образом.
Если сравнить основные внешние причины профессионального выгорания с той ситуацией, в которой находится большинство священнослужителей, то мы встретим много общего. Основными причинами выгорания, как считает доктор Абель, являются следующие:
1. Значительное повышение требований, предъявляемых к специалисту, постоянное расширение круга обязанностей (в случае с духовенством – нелинейное возрастание нагрузок вместе с изменением условий прохождения пастырского служения соответственно вызовам времени).
2. Прессинг со стороны работодателя, предполагающий готовность постоянно жертвовать свободным временем, семьей, здоровьем ради блага дела (священство по своей природе – жертвенное служение, о чём ему регулярно и напоминают).
3. Пресыщенность работой (главный враг духовной жизни – «привычка ко святыне»).
4. Общая фрагментированность жизни, невозможность уединиться и сосредоточиться по причине необходимости быть постоянно «на связи», отвечать на звонки и письма электронной переписки (аналогичная ситуация в случае с духовенством).
В исследовании, проведённом доцентом статистических наук Падуанского университета Маркантонио Кальтабиано в 2004 – 2005 гг., приводятся интересные статистические данные о группах духовенства, наиболее подверженных «выгоранию». Прежде всего, наибольшее число «выгоревших» среди относительно молодых священников – 25 – 29 лет, на втором месте – возрастная группа 60 – 69 лет; остальные распределяются более или менее равномерно. (Таблица 1). «Выгоранию» также более подвержены священники с низким уровнем образования; и духовное, и светское образование способствует, как свидетельствует исследование, появлению своеобразного «защитного эффекта» (Таблица 2). Неудивительно, что среди священников с разным количеством лет служения больше всего «выгоревших» опять-таки среди молодых (до 10 лет), и напротив, меньше всего среди имеющих 30 – 39-ти летний опыт служения. Итак, основными факторами являются образование и опыт служения, при этом «образование является независимой переменной, которая среди других оказывает особое влияние на «выгорание»». Статистические исследования среди духовенства Западной Церкви позволили выявить следующие основные причины выгорания: «отсутствие поддержки со стороны официальных лиц и/или противоречия с ними (26%); конфликт противоборствующих потребностей, ведущий к «выгоранию» (12%); конфликт между требованиями, которые предъявляются пастырю служением в церкви и нуждами семьи и детей (11 %); конфликт с членами церкви (9%); конфликт со старшими священниками (8%) и конфликт среди церковного персонала». По мнению о. Питера Абеля внешние причины не являются лишь «спусковым крючком» для запуска созревшего внутри духовно-нравственного кризиса: в случае с выгоранием имеет место «нездоровая синергия» работодателя и исполнителя: человек работает столько, сколько его нагружают, а нагружают его потому, что он всё равно работает.
Но являются ли внешние обстоятельства – излишняя нагрузка, переутомление, непонимание со стороны священноначалия, материальные и семейные проблемы, конфликты внутри клира и прихода – основной причиной кризиса пастырского служения? Ограничивается ли этот кризис теми же показателями, которые имеют место и при обычном «профессиональном выгорании»? Имеет ли «выгорание» кроме психологического, ещё и духовно-нравственное измерение?
Нетрудно заметить, что понимание феномена «выгорания» со стороны психологии ограничивается исключительно внешними проявлениями, впрочем, как и терапия не выходит за пределы секулярного мышления: меньше работать, больше отдыхать, чаще бывать наедине с собой, наслаждаться природой, красивой музыкой, приятным общением. В то же самое время очевидно, что корни «выгорания» гораздо глубже и прежде всего затрагивают личность человека, его сердце – вместилище страстей и добродетелей.
Если посмотреть на феномен «выгорания» глазами святых отцов, мы получим более чем интересную картину. Прежде всего, признаки «выгорания» почти во всём повторяют признаки уныния: «Уныние есть изнеможение души, а душа в изнеможении не имеет того, что ей естественно, и не выдерживает мужественно искушений»(Авва Евагрий). Однако если ещё внимательнее посмотреть на анализ святыми отцами этой поистине «жестокой» страсти, всплывает один примечательный факт. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что находящийся в унынии в телесном служении крепок как железо и в рукоделии безленостен. То есть состояние гиперактивности, которое и считается отправной точкой в рассмотрении синдрома «выгорания», является ни чем иным как свидетельством об уже хорошо развившемся унынии, от которого и стремится убежать человек путём предельного насыщения своей жизни работой и обязанностями. Далее неизбежно следует изнеможение, «гипотония» физических и душевных сил. Как точно отмечает Евагрий, «уныние – это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает». Уныние делает человека «самопоедателем» – печаль и ярость, в нормальном состоянии обращённые в прямо противоположные стороны (печаль по Богу и отвращение ко всему недолжному, греховному) при унынии соединяются и превращают человека в объект «короткого замыкания» души. говорит о «внутреннем параличе», «удушии ума», которое будто колпаком накрывает все жизненные способности души и у человека «перехватывает» дыхание, даже на физическом уровне. О том же говорит и преподобный Исаак Сирин: «Ибо в иное время душа наша задыхается и бывает как бы среди волн, и, читает ли человек Писание, совершает ли службу, во всяком деле, каким бы ни начал заниматься, принимает он омрачение за омрачением. Он оставляет молитву и не может даже приблизиться к ней. Он совершенно неспособен представить, что наступит изменение и он опять будет в мире. Этот час исполнен отчаяния и страха, надежда на Бога и утешение веры в Него совершенно отходят от души, и вся она всецело исполняется сомнения и страха».
Между унынием и «выгоранием» есть немало и других общих черт. Если уныние, как пишут аскеты, «гонит монаха из кельи», то «выгорание» подталкивает его к перемене места работы или даже рода занятий, постоянно убеждая в профессиональной непригодности и некомпетентности. В случае с духовенством к вышесказанному добавляется ещё и соблазн снятия сана или монашества и возвращение к мирской жизни. Спасительная «теснота» священнического служения сродни воспетому отцами келейному уединению: сиди в келье твоей и она тебя всему научит. Та же «теснота» профессионального служения является главной целью «выгорания» как процесса деформации личности. Другим общим местом «выгорания» и уныния является «минимализм»: в отношении профессиональной деятельности он представляет собой формальное отношение к своим обязанностям, а при пастырском кризисе – сокращение молитвенного делания до предела или же вообще полное оставление келейного правила и вообще сведение до минимума исполнения церковных установлений.
Особую остроту проблемы при «профессиональной деформации личности» в случае со священником придаёт то, что при «выгорании» всё более усиливается внутренний конфликт между тем, что должен священник представлять собой «вовне» и его настоящими внутренними ценностно-смысловыми ориентирами. В такой ситуации глубокого внутреннего разлада «закваска фарисейская и садуккейская» – лицемерие и театральность – становятся неотъемлемой стороной исполнения священником своих «профессиональных обязанностей». Оборотной стороной «выгорания» становится цинизм, который выступает здесь уже в качестве последнего «защитного механизма», оберегающего оставшиеся сокровенные тайники души от проникновения распространившейся по всему человеку лжи, выжигающей святыню.
Если посмотреть на уныние с богословской точки зрения, нетрудно заметить, что именно это состояние души наилучшим образом соответствует падшему человечеству, отвернувшемуся от Бога, обособившемуся, лишившегося непосредственного участия в Божественном бытии: «уныние как итог всех страстей является … чистейшим и наиболее «духовным» выражением самости Адама: чтобы обернуться к себе, он отвернулся от Бога и в тот же миг утратил самого себя».
Рассматривая феномен «выгорания» и кризиса пастырского служения, нельзя обойти вниманием и проблему «богооставленности» как особого периода духовного становления. Архимандрит Софроний (Сахаров) этому вопросу уделяет немало места практически во всех своих трудах. Опыт отцов свидетельствует, что после периода явного действия Божественной благодати неизбежно должно произойти отнятие ощутимой благодати и обострение духовной брани со страстями. Таким образом подвижнику даётся возможность проявить свою веру и верность Христу исполнением заповедей без явного утешения и поддержки. В третьем периоде благодать не оставляет подвижника уже до самой смерти. О состоянии богооставленности постоянно говорит и преподобный Исаак Сирин, при этом непосредственно связывая богооставленность с унынием: «Что есть наказание? То, чтобы от этого впал ты в отчаяние из-за богооставленности, родившейся от неверия твоего. Отчаяние же предаст тебя унынию, а уныние передаст тебя расслабленности, последнее же уведет тебя от надежды твоей. Из того, что может случиться с тобой, нет ничего хуже». Отметим, что преподобный причиной богооставленности называет неверие.
Духовная жизнь человека есть постоянная реакция, живой отклик личности на изменяющуюся канву жизненных обстоятельств. «Выгорание» есть прежде всего духовный кризис личности, «вложившей» себя во что-то без остатка, но не получившей предполагаемого и желанного «дивиденда». Результатом этого «духовного банкротства» становится душевное истощение и состояние «внутренней оппозиции» по отношению к Богу, причём это противостояние зачастую является неосознанным, находя своё проявление в нераскаянных нарушениях заповедей и правил благочестивого поведения, а внутри – молчаливом отказе Богу в общении с Ним через сердечную молитву.
Можно предположить, что «выгорание» представляет собой частный случай кризиса веры, которая может быть и нерелигиозной. Пошатнувшаяся вера в ценности или смысл лишает человека опоры, он оказывается в экзистенциальной невесомости и от испуга съёживается, сжимается внутрь себя. Выход из этого состояния возможен только один: новое обретение веры, причём эта вера должна уже быть качественно иного уровня, нежели чем была до кризиса. Возможно, в этом и заключается смысл «выгорания»: когда человеческого материала уже не остаётся – когда всё выжжено и стало пустыней – человек призывается стать «купиной неопалимой», невыжигаемым носителем Божественного Света.
Пастырское служение по преимуществу есть постоянное истощение себя до предела, до какой-то немыслимой и даже страшной душевной пустоты – но в то же самое время священство есть непрестанное восполнение или даже переполнение Божественной благодатью. Это чередование ощущения полного духовного опустошения, Богооставленности с переживаниями подъёма являются естественным и нормальным ритмом духовной жизни: «временами искушение и временами утешение - и в таком состоянии пребывает человек до исхода своего. А чтобы совершенно стать чуждым этому и совершенно утешиться - не будем на это и надеяться здесь» – говорит преподобный Исаак Сирин. Главная ошибка, которая и запускает порочный круг «выгорания», состоит в оборачивании назад, в искании прежних душевных и духовных состояний, что свидетельствует только об одном – потере веры в Божественное водительство и попытке подменить Живого Бога богом, который создаётся воспоминаниями и фантазией по своему образу и подобию, вполне знакомому и близкому.
Основная причина уныния – уязвлённое «эго» человека, вызвавшее человека на изматывающее единоборство с самим собой. Но в этой борьбе человек может обрести главное оружие против уныния – веру как вверенность Богу, полную преданность Ему. Главное лекарство от уныния – «осознанное ожидание Бога» в терпении и смирении среди мрака неверия и отчаяния: «выйти из инфернального круга уныния можно только тогда, когда человек способен проломить брешь в темнице собственного «Я», своей безысходной обособленности, чтобы открыться навстречу подлинно личностному существованию для другого, и тем самым открыть свое сердце для подлинной любви – вновь обрести себя самого в даре другому». Такое смиренномудрие подрубает корни уныния и размыкает казавшийся самодостаточным внутренний мир человека навстречу Богу.
Можно предположить, что феномен «выгорание» есть не более чем бунт падшей человеческой природы, направленный против попытки разрушить тотальную власть эгоизма. В какой бы области ни трудился человек, «выгорание» будет неизбежным постольку, поскольку работа будет занимать место в душе, уготованное только одному Богу. В этом смысле можно сказать, что «выгорание» есть начало посещения Богом человека, Его решительное свидетельство о том, что ничем иным, кроме как Творцом, душа насытиться не может. «Выгорание» действительно выжигает душевных идолов, ложные подпорки, и тем самым поставляет человека перед лицом экзистенциального кризиса. И этот кризис тем жёстче, тем ближе к исполнению Божией заповеди о любви к ближнему деятельность человека: альтруизм заканчивается выгоранием, если под ним нет фундамента веры и стремления выполнять Божественные повеления.
Таким образом, синдром «профессионального выгорания» и кризис пастырского служения представляют собой несколько отличающиеся по форме, но очень схожие по сути разновидности ценностно-смыслового кризиса личности, оказавшейся в духовной самоизоляции. Подобные состояния были прекрасно известны святым отцам-аскетам, и в их понятийном аппарате «выгоранию» наиболее соответствуют уныние и окамененное нечувствие. В то же самое время для отцов уныние – явление комплексное, собирающее в единый клубок едва ли не все остальные страсти, отчего и отождествляется некоторыми с богооставленностью. Однако в самой богооставленности подвижники видели особое педагогическое действие Промысла Божия, побуждающего аскета к ещё большему совершенству в вере, любви и терпении.
Сегодня необходимо признать, что кризис служения, впрочем, как и «выгорание» в более широком смысле слова, имеют место и в среде духовенства. Нам трудно оценить эффективность реабилитационных учреждений для духовных лиц Западной Церкви, тем более говорить о целесообразности использования этого опыта в нашей среде. Однако хотелось бы надеяться, что в ближайшее время обозначенная проблема найдёт отклик среди богословов, патрологов и пасторологов и получит фундаментальный анализ с позиций православной аскетики.
Приложение. Социологические исследования синдрома «выгорания» среди духовенства Падуанского диоцеза.
Таблица 1.
Таблица 1.
| Возрастные группы (%) | 25-29 | 30-39 | 40-49 | 50-59 | 60-69 | 70-80 |
| Уставшие | 5,9 | 9,0 | 4,4 | 3,5 | 4,0 | 10,8 |
| Выгоревшие | 64,7 | 34,3 | 39,7 | 35,1 | 41,3 | 32,4 |
| Неудовлетворенные | – | 11,9 | 5,9 | 3,5 | 10,7 | 16,2 |
| Все прекрасно | 29,4 | 38,8 | 36,8 | 43,9 | 41,3 | 32,4 |
| Довольствующиеся своей ролью | – | 3,0 | 5,9 | 7,0 | – | 5,4 |
| Терпящие | – | 3,0 | 7,4 | 7,0 | 2,7 | 2,7 |
| Целое | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 |
Таблица 2.
| Уровень образования (%) | a | b | c | d | e |
| Уставшие | 2,4 | 6,0 | 6,1 | 6,5 | 11,1 |
| Выгоревшие | 57,1 | 38,8 | 34,3 | 32,6 | 33,3 |
| Неудовлетворенные | 7,1 | 6,0 | 9,1 | 13,0 | 16,7 |
| Все прекрасно | 26,2 | 39,7 | 43,4 | 37,0 | 38,9 |
| Довольствующиеся своей ролью | 2,4 | 5,2 | 2,0 | 6,5 | – |
| Терпящие | 4,8 | 4,3 | 5,1 | 4,3 | – |
| Целое | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 |
a = Диплом высшей средней школы или ниже.
b = Начальные богословские курсы (без степени бакалавра).
c = Бакалавриат.
d = Аттестат по церковным дисциплинам или диплом гражданского вуза.
e = Докторат по церковным дисциплинам или постдипломная специализация.
Таблица 3.
| Годы служения (%) | <10 | 10-19 | 20-29 | 30-39 | >39 |
| Уставшие | 6,7 | 7,8 | 1,7 | 7,7 | 5,5 |
| Выгоревшие | 43,3 | 35,9 | 42,4 | 33,8 | 38,4 |
| Неудовлетворенные | 10,0 | 7,8 | 1,7 | 6,2 | 16,4 |
| Все прекрасно | 35,0 | 40,6 | 33,9 | 49,2 | 34,2 |
| Довольствующиеся своей ролью | 1,7 | 3,1 | 11,9 | – | 2,7 |
| Оперативные терпящие | 3,3 | 4,7 | 8,5 | 3,1 | 2,7 |
| Целое | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 | 100,0 |
См.: Matthias Burisch. Das Burnout-Syndrom: Theorie der inneren Erschöpfung. Zahlreiche Fallbeispiele. Hilfen zur Selbsthilfe. Springer, Hamburg. 2006. P. 26.
С.Мьюз. Духовенство и кризис: когда человеческих сил недостаточно. //Московский психотерапевтический журнал, 2007, № 3, с. 8. «Крупномасштабное исследование духовенства (324 000 респондентов) из 6 900 конгрегаций Австралии, как протестантских, так и католической деноминаций, выявило значительный уровень «выгорания» в этой среде (Каldоr, Bullpitt, 2001). 19% священников, по результатам данного исследования, оказались строго в зоне синдрома «выгорания», 56% признали себя находящимися «на границе» этого состояния. Лишь в пятой доле случаев (21 %) обследуемые показали, что проблема «выгорания» их не затрагивает» // Там же, с. 1. Ср.: Baptist Sunday School Board: ежемесячно около 135 священников в SBC находятся в состоянии профессионального кризиса; в действительности эту цифру следует умножить как минимум в два раза (http://mtmfoundation.org/News/news02.htm). В течение 2006 года 1300 пасторов Южного Баптистского Согласия сложили с себя священнические обязанности (http://www.bpnews.net/bpnews.asp?id=24977). См. также: Charlotte Frank. Priester mit Seelsorgen Burn-out-Syndrom. http://www.sueddeutsche.de/jobkarriere/973/464572. На этом фоне утверждение С.Мьюза о числе «выгорающих» священников уже не выглядит фантастическим.
Priester mit Seelsorgen. Burn-out-Syndrom. Von Charlotte Frank http://www.sueddeutsche.de/jobkarriere/973/464572
Matthias Burisch, p. 39 – 42.
Абель, с. 87.
Архим. Киприан (Керн). Православное пастырское служение. С. 37 – 38.
С. Мьюз. Духовенство и кризис: когда человеческих сил недостаточно // Московский психотерапевтический журнал, 2007. № 3. с. 12
Абель, с. 31.
Добротолюбие. М., 1900. Т. 2, с. 257.
«Уныние есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение иноческого подвига, ненависть к обету, ублажатель мирских, оболгатель Бога, будто он немилосерд и нечеловеколюбив; в псалмопении оно слабо, в молитве немощно, в телесном же служении крепко как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно».
Ср.: «Душевная неустойчивость ведет к неутомимой активности, внешне принимающей окраску христианской любви. Опасность такого самообмана состоит в том, что плотно заполненное расписание дня позволяет хоть как-то отвлечься от собственной внутренней опустошенности. Такая активность тем разрушительнее, что прикрывается самыми возвышенными чувствами, и от этого становится неуязвимой. Чем дольше она длится, тем более разрушительными оказываются ее последствия. Ибо рано или поздно наступает страшный момент пробуждения. И тогда либо в упадке духа бросают все то, в чем до сих пор находили смысл жизни, либо ищут спасения во всевозможных развлечениях» (Бунге, с. 72).
Цит. по: Бунге, с. 50. «Всецело находясь в области алогичного, уныние как феномен в высочайшей степени иррационально. Конкретно это проявляется в том, что впавший в уныние негодует против всего, что ни попадается ему на пути (ярость) и тоскует обо всем, чего он лишен (вожделение)… Все доступное – ненавистно, все недоступное – вожделенно» (там же, с. 54).
Бунге, с. 57.
Цит. по: Епископ Иларион (Алфеев). Духовный мир преподобного Исаака Сирина. Гл. 3:2.
Ср.: «Дух уныния гонит монаха из жилища его; а кто имеет терпение, тот всегда пребывает в безмолвии» (преп. Нил Синайский, Добротолюбие. Т. 2, с. 257). «Не должно во время искушений, оставлять келлии, изобретая какия-нибудь благословные предлоги; но надо сидеть внутри и терпеть, мужественно встречая всех нападающих» (Евагрий, Добротолюбие, т. 1, с. 573.)
Подобное происходит и с монашествующими: см. случай с Палладием: « Однажды я шел к духовному отцу Келлии Макарию Александрийскому, удрученный унынием, и говорю ему: «Отче, что мне делать, ибо я осаждаем помыслами, которые мне внушают: ты ничего не делаешь! Уходи прочь!» И авва ответил: «Скажи им, я остаюсь в этих стенах ради Христа!» (Бунге, с. 66).
См. «Подвижническое слово старца Симеона благоговейного», Добротолюбие, т. 5, с. 61.
Бунге, с. 59.
Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. «Паломник», 2003. Т.2, с. 26.
Цит. по: Архиепископ Иларион (Алфеев). Духовный мир преподобного Исаака Сирина. СПб., из-во Олега Абышко, 2010. Гл. 3:2.
Демон уныния, – пишет Евагрий, – «тягостнее всех, но зато более всех делает душу и опытною. Если бегать или обходить борьбу; то ум останется неопытным, робким и легко обращающимся в бегство» (Добротолюбие, т. 1, с. 573.)
Архиепископ Иларион (Алфеев). Духовный мир преподобного Исаака Сирина. СПб., из-во Олега Абышко, 2010. Гл. 3:2.
См. Бунге, с. 69.
Бунге, с. 129.
Ср.: «Невозможно содружится с Богом нам, бунтующим против Него страстьми и охотно платящим дань греха злому тиранну и губителю душ, диаволу, если прежде не восстанем решительною войною против этого лукаваго. Ибо дотоле мы состоим врагами и противоборцами Богу, несмотря на то, что прилагаем к себе имя верных, пока самоохотно рабствуем страстям безчестия» (прп. Максим Исповедник, Добротолюбие, т. 3, с. 253)
См. подробное исследование: Лучиано Маникарди. Кризис среднего возраста в жизни пресвитера (Luciano Manicardi. La crisi dell’età di mezzo nella vita del presbitero. Ardere, non bruciarsi. Studio sul «burnout» tra il clero diocesano. Edizioni Messaggero Padova, 2008.
Un’indagine sul burnout nei presbiteri diocesani. Giorgio Ronzoni. Ardere, non bruciarsi. Studio sul «burnout» tra il clero diocesano. Edizioni Messaggero Padova, 2008.
Современным состоянием духовности в России сегодня обеспокоены очень многие, начиная от первых лиц государства и заканчивая рядовыми гражданами. В информационной среде ведется, по выражению В.Н. Поруса, самая настоящая «гражданская» война. И, несмотря на совершенно разное понимание того, что есть духовность, все участники дискуссии сходятся во мнении наличия кризиса духовностив России . О «дефиците духовных скреп» в российском обществе упоминал и президент Российской Федерации В.В. Путин в одном из своих ежегодных посланий Федеральному собранию . В связи с этим глава государства говорил о необходимости поддержания институтов носителей традиционных ценностей. Вряд ли кто-то станет оспаривать тот факт, что православие (а также Русская православная церковь как форма организации) является таким институтом. В преодолении кризиса духовности на религию, в том числе православие и РПЦ, возлагаются большие надежды. Косвенным подтверждением данного факта может служить введение в основных и средне общеобразовательных учреждениях факультатива основ светской этики и традиционных религий (ОРКСЭ), а так же основ православной культуры (ОПК). Проведение различных форумов и конференций, в которых принимают участие педагоги ОПК, ОРКСЭ, воспитатели детских садов, педагоги-психологи и специалисты муниципальных органов управления образованием. Такие мероприятия стали традиционными, по крайне мере для Кубани . И как отмечает В.Н. Порус, многие считают усиление роли религии и церкви в общественной и культурной жизни как путь повышения духовности . Но возникает два вопроса, на которые попытаемся дать ответ. Способна ли религиозная духовность, в частности православие, вывести Россию из духовного кризиса? Являлись представители духовенства образцами воплощения той духовности, которую пропагандируют?
Для ответа на первый вопрос обратимся к концепту архаизации. К примеру, А.С. Ахиезер рассматривает архаизацию как «…результат следования субъекта культурным программам, которые исторически сложились в пластах культуры, сформировавшихся в более простых условиях и не отвечающих сегодня возрастающей сложности мира, характеру и масштабам опасностей» . При этом автор добавляет, что архаизация это форма регресса и возвращение к программам догосударственного общества. Ч.К. Ламажаа рассматривает «…архаику как культуру, сформированную на раннем (древнем) этапе социальной истории, представляющую собой систему практик солидарных действий, освоенных в ходе взаимодействия общества с природной средой и другими обществами и выраженных в общественном сознании (менталитете)» . Архаическая культура, пишет автор, есть «система практик общественных действий состоит из самых простых, но при этом надежных, эффективных способов взаимодействия древнего общества и его индивидов с природной и социальной средой» . Важным результатом исследований Ч.К. Ламажаа является вывод о том, что архаизация есть реакция на кризис в обществе, усложняя при этом процесс трансформации и модернизации . Концепты архаизации рассматриваются авторами на основе теории модернизации, поскольку и А.С. Ахиезер и Ч.К. Ламажаа рассматривают процесс архаизации общества как регресс. А Ч.К. Ламажаа акцентирует внимание на данном факте в своей статье . Однако теория модернизации имеет ряд серьезных, в сущности, неразрешимых теоретических проблем. Общая проблема для всех теорий модернизации – это необходимость такой классификации обществ, социальных систем и цивилизаций, которая удовлетворяла бы строгим критериям и не вызывала сомнений, но такой классификации не существует. Другой аспект – это количественное изобретение постулированных объектов сравнения. Без принятия некоего «образца» развития это невозможно, поскольку тогда все «догоняющие» модели становятся хаотичными и не поддаются осмыслению . В связи с этим концепт архаизации стоит рассматривать на других основаниях и отказаться от теории модернизации.
В данной работе постараемся дать рабочее определение понятию архаизация, не претендующее на полноту и истину в последней инстанции. Архаизация есть процесс возвращения господствующими кликами к практикам взаимодействия с населением, сформировавшимися в простых условиях и не отвечающих возросшей сложности мира, основанными на насилии, а также не свободными от своекорыстия, властолюбия, стремления к духовному господству . Такое определение позволяет не принимать за эталон какую-либо систему власти или государство, а выявлять и рассматривать архаические практики взаимодействия в обществе.
Ф. Ницше, исследуя истоки происхождения религии и рудиментарную психологию религиозного человека, делает вывод, что «религия унизила само понятие «человек»… все доброе, великое, истинное – над-человечно и лишь даруется высшей милостью» . Поскольку все состояния могущества наступают помимо воли человека, то он лишается свободной воли, не несет за это никакой ответственности, отмечает Ф. Ницше. В таком контексте религия лишает человека субъектности, т.е. возможности им действовать самостоятельно без внешней («чужой») воли. Не свободна религия от стремлений к духовному господству и властвованию, олицетворением которых выступает священник. Именно священник добивается признания его в качестве высшего типа человека. Чтобы властвовать, священник использует следующие средства: «он один сведущ; он один добродетелен; он один имеет над собой высшую власть; он один есть посредник между богом и всеми прочими; истина существует;… лишь один способ ее сподобиться - стать священником; святая ложь» . При этом лгать становится допустимым ради богоугодных целей. Христианство воспитывает в людях милосердие, жалость, любовь к Богу, прощение врагов, пренебрежение к мирским благам, терпение к страданиям во имя вечной загробной жизни . Исходя из этого, христианство обрекает людей на «политическое бессилие и готовность умереть от руки сильных», является союзником тиранов и деспотизма, «…главное следствие христианства – упадок гражданского духа» . В своем исследовании В.П. Макаренко показал, что, во-первых, власть всегда стремиться к расширению сферы регуляции и контроля над обществом во всех сферах; во – вторых, уменьшение регулирования в одной сфере со стороны государственной власти приводит к увеличению контроля в другой сфере . Происходит своего рода «передвижка контроля». Результатом такой «передвижки», начиная с Петра I , становится установление контроля со стороны государственной власти над церковью. Выразилось это в ликвидации института патриаршества, и Петр I фактически сам стал главой церкви, создании Синода, в который входили назначенные царем епископы и подчиняющиеся прокурору Святейшего Синода, закрывал монастыри и ограничивал в них набор . Значимым показателем контроля государственной власти над церковью является факт сотрудничества последней с политическим сыском. Как отмечает Е.В. Анисимов, священники рассматривались государством как должностные лица наравне с другими чиновниками, действовали как помощники следователей, часто выступали в роли увещевателей. А 17 мая 1722 года Синод обязал священников, под страхом жестоких наказаний, раскрывать тайну исповеди. И на протяжении двух с половиной веков священники это делали, относясь к этому кощунству абсолютно спокойно, как к рутине , т.е. священники исполняли роль внештатных следователей и занимались доносительством. В дальнейшем подчинение церкви привело к ликвидации ее политической и экономической значимости, а государство приобрело духовную власть. Однако стоит отметить, что за покорность священников государственная власть активно помогала православной церкви бороться против различных ересей, в особенности со старообрядчеством. И как заметил Е.В. Анисимов, без помощи светской власти официальная церковь никогда бы не справилась со старообрядчеством . В период существования СССР практика взаимодействия между церковью и государством, сложившаяся в период Российской империи, была восстановлена. М. Геллер и А. Некрич пишут, что все церковные назначения согласовывались с государственными органами, во всех церквях молились за здоровье Сталина, а высшее духовенство было приравнено к высшему партийно-советскому чиновничеству . В задачу Совета по делам церквей входило «…постепенная ликвидация религии и использование ее - пока она существует - в интересах государства». Основным принципом отбора кандидатов в духовную семинарию была «лояльность и патриотичность социалистическому обществу…». Положительно оценивались те священники и епископы, которые не проявляли усердия в архиерейских службах и в целом религиозной активности, причем таковых оказалось «значительная часть». Священник Дмитрий Дудко говорил о Церковной иерархии как «ставленниках от безбожников», а на вопрос верующие ли они ответить не смог .
Исследования, указанных авторов, позволяют сформулировать ряд выводов. Начиная с правления Петра I , церковь ставится под контроль государственной властью и используется в качестве инструмента духовного господства над собственным населением. При этом период советской власти не является исключением, деятельность церкви и священников контролируется и используется в интересах государства, хотя, необходимо заметить, что значение религии в этот период в качестве инструмента духовного господства уступает идеологии марксизма-ленинизма. На протяжении всего периода взаимодействия с государственной властью большинство священников воспроизводило следующие характерные черты: лояльность репрессивным режимам; навязывание мировоззренческих решений населению, сформулированных государством; использование государственного аппарата насилия с целью уничтожения своих врагов (борьба против ересей); доносительство; сотрудничество с тайной полицией; нарушение церковных канонов. Значит можно заключить, что священники воспроизводили элементы русской души, которая есть «…особая предрасположенность к сотрудничеству с тайной полицией» , и в этом отношении ничем не отличались от остальной части общества. Следовательно, православная церковь не смогла создать автономной от государственной власти зоны взаимоотношений, поэтому в виде предположения зафиксируем мысль, что церковь не может выступать в качестве основы для формирования гражданской культуры и способствовать ограничению государственной власти.
Конечно, возникает вопрос: преодолели современные священники и РПЦ указанные характеристики? Можно предположить, что воскрешение образа священника и христианского морального идеала, а также использование церкви на службе современной государственной власти есть возвращение к практикам взаимодействия между государственной властью и населением в условиях Российской империи. Пример стремления современной государственной власти расширить сферу регуляции и контроля над обществом. Именно поэтому данные тенденции стоит рассматривать как процесс архаизации. При этом, чтобы попытаться доказать данное утверждение, необходимо выяснить были ли подобные образы адекватны историческим условиям конца XIX начала XX века.
Утрата «генеральной» линии после распада СССР привело к тому, что нынешняя господствующая клика пытается создать новую для современной России. Однако пока такая «генеральная» линия представлена в виде комбинации идеологий советской и императорской России. Одним из элементов новой «генеральной» линии становится концепт Соборности, включающий в себя идею православной империи. Империя представляет собой «систему внутренних исторически функциональных иерархий, которые должны содержаться в состоянии динамического равновесия» . Таких функциональных иерархий внутри любой империи В.П. Булдаков выделяет три: теократическая, милитократическая, бюрократическая. При этом в православной империи духовное начало должно органично сочетаться с другими иерархиями и быть идеологической основой власти. Однако на протяжении XIX века в России происходит нечто обратное, государственность теряет своих идеологов в лице рядового (особенно сельского) духовенства . В.П. Булдаков, анализируя причины кризиса в Российской империи в начале XX века, в том числе революции 1917 года, приходит к выводу, что конфессия и церковь патронируемая монархом не могли стать силой способной вывести Россию из кризиса. Во-первых, за пределами официального православия оставалось порядка 35 млн. человек. Во-вторых, складывались своеобразные отношения между людьми и верой. Согласно крестьянским понятиям церковь не должна мешать движению круга крестьянской жизни. В-третьих миссионерская деятельность дала обратный эффект после 1905 года. В Поволжье новообращенные возвращались в мусульманство. В целом отношения духовенства с населением были далеки от идеальных, а в вопросах веры Россия была расколота . С «духовностью» солдат и офицеров в армии Российской империи положение было не лучше. Офицеры к прибывавшим в армию батюшкам относились высокомерно и не без иронии. А позднее А.И. Деникин, на которого ссылается В.П. Булдаков, писал, что духовенство не смогло вызвать религиозного подъема в войске, вера не стала началом, побуждающим на подвиги. В целом духовенство оказалось слепо к «духовной» ситуации в армии, поскольку протопресвитеры Северного фронта уверяли, что «дух войск хороший», и это накануне Февраля. «Солдаты охотнее шли в атаку, узнав, что у противника полны фляжки спиртным» , это свидетельство того, что «святые» отцы так и не смогли донести до простых солдат понимание «высшей» цели войны. Солдаты предпочитали, есть борщ с шоколадом, и «зашибить дрозда» (напиться до потери сознания) «православной духовности». Таким образом, можно заключить, что концепт Соборности с идеей православной империи уже в начале XX века не смог вывести Россию из кризиса и был неадекватен, сложившимся историческим условиям. В связи с этим возвращение к данному концепту в современной России, которое инициировано не только государственной властью, но и РПЦ, стоит рассматривать исключительно как процесс архаизации. РПЦ стремится восстановить свое положение как духовной основы России, а государственная власть использует церковь в качестве приобретения еще большей духовной власти.
Церковь и духовенство в конце XIX начале XX века теряло свой авторитет среди населения. Одна из причин состояла в неканоническом поведении духовенства. Об этом писал известный и выдающийся историк Русской церкви Е.Е. Голубицкий. Одним из самых распространенных пороков духовенства Е.Е. Голубицкий считал пьянство. « Пьянство есть порок нашего духовенства, так сказать, досеминарский, идущий от времен старых и, вероятно, древних» . По мнению Голубицкого, чтобы сделать трезвым народ, необходимо было сначала сделать трезвыми самих священников. Весьма невысокого мнения был Голубицкий и об образованности духовенства, отмечая, что «…всенаше общество, включая приходских священников, стали людьми не образованными, а еле-еле грамотными…» . Да и в целом писал о господстве в России нравственности фарисейской. Стоит отметить, что Е.Е. Голубицкий не одинок в своих утверждениях. Его наблюдения подтверждаются и другими исследованиями. А.В. Скутнев пишет, что в духовную консисторию во всех сторон поступали жалобы на непристойное поведение священников в нетрезвом виде . Факт распространенности пьянства среди духовенства признавали и сами священнослужители. «Курдский владыка в 1905 году писал, что «преобладающими пороками в среде паствы следует признать пьянство, которое в последнее время правда сократилось, благодаря введению казенной продажи вина, но, к сожалению, вынесено из кабаков на улицу, площади, что создало большой соблазн для людей и, особенно, для детей»» . При этом с алкоголем и другими вредными привычками будущие духовники знакомились еще в семинарии или духовном училище. Интересен факт господства дедовщины в семинариях и училищах, которые могли принимать изощренные и жестокие формы. К примеру, «в Вятской бурсе новичкам устраивали «вселенскую мазь»: накидывали на них мешок и избивали» . Помимо пьянства, А.В. Скутнев отмечает и другие формы неканонического поведения духовенства: любовь к азартным играм, развратные действия (Диакон с. Ржанопольское Ф. И. Мальчиков в 1855 г. был признан виновным в беременности девицы ). Семинаристы также не были образцовыми, занимались даже воровством. Господствовало неформальное правило: «Украсть у товарищей – преступление, надуть начальство – подвиг». Знакомились в бурсе будущие священники и с запрещенной литературой,в том числе с социалистическими идеями, за что многих исключали. Неудивительно, что среди народников в 1870-е гг. дети духовенства составляли 22 % . Попытки епархиальных властей бороться с пороками не привели к успеху. О чем говорит тот факт, что, по сути, наказывалось не само пьянство, как заметил А.В. Скутнев, а недостойное поведение священнослужителя в нетрезвом состоянии.
В монастырях и среди монашества тоже были проблемы в области нравственности. Епископ Арсений так заключил о Псковско-Печерском монастыре: «…нравственное состояние братии далеко не безупречно» . После проведенного заседания с настоятелями 15-ти монастырей Псковской епархии 10 октября 1905 года, владыка Арсений записал свое впечатление: «…карман на первом месте. Значение монастыря… утрачено в сознании игуменов, отчасти и игумений. Монастырь – это хозяйственная ферма» .
Простой народ тоже вел далеко не праведную жизнь. У Е.Е. Голубицкого также можно найти характеристику простого народа в вопросе соблюдения христианской нравственности. Простой народ «омерзительно сквернословит», «безобразно пьян», «не знает, что такое христианская совесть», «в своей семье и рабочими-животными – безобразный варвар». Не лучшим образом представлены купцы, ремесленники и чиновники . Интересные данные приводит Н.Б. Акоева. Пьянство было распространено почти во всех слоях казачьего населения Юга России. Попойки приобретали коллективный, массовый характер. В 1907 году на душу населения кубанских станиц в среднем приходилось около 1 ведра выпитой водки, в 1910 году расходы на спиртные напитки в Кубанской области на душу населения составили 8 руб. 40 копеек. Священник Н. Воскобойников описывал «пьяных на бричках, которые едут на венчание в церковь». А в период первой мировой войны употребление спиртного на Кубани среди детей школьного возраста достигало свыше 62 % .
Примеры неканонического поведения среди православного духовенства можно найти и в конце XX начале XXI века. Так Н. Митрохин пишет, что приезд архиерея Никона (Миронова) даже самым отдаленным и бедным приходам обходился недешево. Только в конверт Владыки требовалось положить не менее 3 тыс.рублей, кто противится, обливается грязью. На церковные деньги Владыка устраивал пьяные оргии и оплачивал ночные услуги. Продавал товар церквям с огромной наценкой. Во второй половине 1990-х годов под прикрытием ОВЦС (отдел внешних церковных связей) и «Софрино» ввозились морально неэтические товары, такие как табак и алкоголь, а в церковных лавках реализовывались изделия из контрабандного золота . Таким образом, можно заключить, что духовенство не следует тем духовным принципам, которые пропагандирует. Безусловно, стоит оговориться, это не значит, что все представители РПЦ не следуют провозглашенным принципам православного христианства.
Православные священнослужители о трагических событиях 1917 года …
В российском церковном сообществе в год столетия революции не ведется глубокой дискуссии о причинах трагедии, произошедшей в 1917 году. К такому выводу пришли авторы медиа-исследования, представленного в Москве.
Презентация медиа-исследования Аналитического центра S-t-o-l.com «Церковь о революции» прошла в рамках одноименного круглого стола с участием экспертов. В рамках исследования был проведен анализ высказываний церковных спикеров - священников, преподавателей духовных академий, членов православных объединений, людей, подчеркивающих свое православное вероисповедание. Эмпирической базой стали «Первый канал» («Слово пастыря»), «Российская газета», «НГ-Религии», телеканал «Спас» («Консервативный клуб»), радио «Вера», «Журнал московской патриархии», журнал «Фома», интернет-ресурсы pravmir.ru, pravoslavie.ru, radonezh.ru - с ноября 2016 года по май 2017 года. Его авторами стали доцент кафедры журналистики Московского гуманитарного университета Алина Гарбузняк и журналист, кандидат филологических наук Ольга Солодовникова.
«Главный вывод, который мы сделали - что дискуссия оказалась поверхностной. И это печально», - сказала Ольга Солодовникова. По ее словам, «хоть какой-то анализ и обсуждение причин революции есть в менее чем трети проанализированных текстов. Большинство текстов ограничиваются констатацией, повторяют шаблонные фразы "это была трагедия", "нужно усвоить уроки", но нет никакой попытки размышления о том, какие именно уроки, почему именно произошла трагедия и так далее».
Интеллигенция - вот кто чаще всего (32%) называется представителями церковного сообщества в числе виновников трагедии 1917 года, говорится в исследовании. В 16% случаев речь идет о том, что «виновато все общество, в том числе духовенство, весь народ». В 10% - внешние силы. В числе виновников называются также великосветские дамы, французские гувернантки, Петр Первый и даже Бог, который «попустил беззакония», пишет пресс-служба Культурно-просветительского фонда «Преображение».
Среди причин чаще всего (31%) называется «духовный кризис (формализация православной веры, секуляризация общества)». Чуть реже (26%) говорится об идеологическом расколе. По другим, менее популярным версиям причинами были социальный, экономический и политический кризис, просчеты власти, раскол страны и даже отмена обязательной исповеди в армии.
Размышляя о том, какие действия нужно предпринять в свете столетнего юбилея, представители церковного сообщества высказывают в первую очередь (34%) мнение, что необходимо консолидировать Россию: «достичь национального примирения, поддерживать единство российской нации, недопускать потрясений, укреплять государство». В 20% высказываний спикеры призывали к изучению подвига новомучеников. И в 8% текстов речь шла о необходимости «извлечения уроков для власти: без Бога нет государства».
«Люди спорят о предметах, о значении которых они заранее не договорились, поэтому нормальной дискуссии о том, нужно ли покаяние, не происходит, как и по другим аспектам, которые касаются революции», - сказала Солодовникова. Поэтому, по ее словам, и «само слово "покаяние" оказывается весьма конфликтным». «То есть те, кто выступает против покаяния, предполагают, что это некоторый инструмент "покаять другого", чтобы свести счеты, найти виноватых, прижать к стене», - пояснила Ольга Солодовникова.
«Согласны ли вы, что в Церкви сколько-нибудь глубокий разговор о революции и ее причинах так и не состоялся? Что и кого вы сами назвали бы главной причиной революции и ее главным виновником?» - с такими вопросами корреспондент Regions.ru обратился к священнослужителям.
Протоиерей Александр Кузин , клирик храма Космы и Дамиана в Шубине, отметил, что в первую очередь революция была вызвана духовным кризисом.
«Причем нельзя говорить о том, что в нем виновата Церковь. Под Церковью чаще всего понимают церковные структуры, но если говорить о вине Церкви, то имеется ввиду совокупность народа Божьего. Так что главной причиной был духовный кризис. Подступиться к этим разговорам в структурах Московского патриархата не решаются, потому что, на мой взгляд, еще не созрела эта дискуссия, - а она полезна, когда приводит к единству мысли, веры и сознания. Сейчас может начаться такая дискуссия, от которой хоть святых выноси. Поэтому упаси Бог от таких рассуждений, пока нет конструктива», - продолжил он.
«Остальные причины - социальные, политические, династийные - второстепенны. Первичен все-таки духовный кризис народа-богоносца, как говорил Достоевский. Народ не вынес тяжести своей ответственности. Но многое из того, что стало причиной и последствием кризиса, народ смыл кровью жертв революции, Гражданской и Великой Отечественной войн. Дай Бог, чтобы этой крови хватило, чтобы не продолжились кровавые события. Люди удовлетворятся тем, что есть, ужаснутся и с благоговением отнесутся к своей истории. Вразумятся и пойдут дальше путем истинного православия. Это главный урок и главная задача в свете страшных революционных лет. Сумеем - значит, урок усвоили», - заключил священник.
Протоиерей Игорь Шумилов , настоятель Воскресенской церкви д. Васильевское Рузского р-на Московской области, отметил, что разговор о причинах революции ведётся чаще всего на идеологическом поле.
«А на этом поле разные члены Церкви играют в разных командах. Церковь (христианская) это община поверивших в проповедь о Христе Спасителе, Сыне Божием воплощённом. А во всем, что касается идеологии, политики, здесь существуют разные мнения. Например, некоторые считают, что христианин обязательно должен быть монархистом - хотя евангельского обоснования такому утверждению нет. Причем мнения существуют настолько разные, что прийти к согласию не представляется возможности», - сказал священник.
«Так что идеологическая оценка событий 1917 года всегда будет разной. Однако очевидно, что новый режим со всей яростью обрушился на Церковь и имел намерение полностью уничтожить Её. Это декларировалось и в начале революции её идеологами: "Мы должны бороться с религией. Это азбука всего материализма и, следовательно, марксизма" (В.И. Ленин) И это еще очень "мягкая" цитата. А борьба, как мы знаем, велась кроваво и беспощадно. Поэтому любой верующий человек, любящий Бога, совершенно однозначно должен оценивать это событие в духовном плане. Я сам не возьмусь однозначно называть главную причину и виновника события. Мне видится целый комплекс причин и далеко не один виновник - причем как со стороны "исполнителей", так и со стороны пострадавших от них», - заключил о. Игорь.
Протоиерей Андрей Спиридонов , клирик храмов Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке и святителя Митрофана Воронежского на Хуторской в Москве, отметил, что из-за революции наш русский народ очень сильно пострадал, но, похоже, так и не вразумился.
«Возможно, в этом как раз причина того, что по прошествии 100 лет так и нет серьезного осмысления революции. Одна из проблем в этой связи - до сих пор не осужденная человеконенавистническая и богоборческая коммунистическая идеология. Меня в этой связи поразила дискуссия в СМИ, где многие современные аналитики, журналисты, публицисты высказывались с симпатией о Ленине, называвшие его великим мыслителем России. С моей точки зрения Ленин - один из самых великих злодеев и тиранов последнего столетия. Он обладал бесовским нравом и виновен в уничтожении миллионов людей. Он желал мирового потрясения, мировой революции. И если бы это ему удалось, сколько бы было жертв!» - восклицает священник.
«Но в революции виновен не он один. Еще одна из причин - духовное оскудение, в котором не Церковь виновата, а власть. Еще во времена Петра I начали проводить политику секуляризации, подчинения Церкви государству и превращения Церкви в министерство по духовным вопросам по протестантскому образцу. Отсюда возникла интеллигенция, которая сформировалась как безбожная и проявила интерес к оккультизму и сектантству. Внешние силы тоже виноваты в революции, это уже ни для кого не секрет. Но главное в том, что наше общество до сих пор не нашло в себе сил осудить коммунистическую идеологию как одну из причин революции. Коммунизм пытался воспитать особого советского человека, который оказался бы охоч до стяжания материальных благ, и ему это удалось. Не все еще осознали, но это следствие революции», - подчеркнул о. Андрей.
Протоиерей Александр Куцов , настоятель храма Преображения Господня в Орске, благочинный, ректор православной гимназии, отметил, что судить, состоялась ли по этому вопросу в Церкви дискуссия, сложно.
«Однако я тоже склонен полагать, что он должен быть поднят, если до сих пор беспокоит людей. Да, высказываются неоднозначные суждения по поводу событий столетней давности. Церковь должна ответить, прежде всего, самой себе: что она об этом думает, как поступать дальше, чтобы избежать подобного. Церковь - знамя, совесть народа, и ей последуют многие. Поэтому она должна высказаться недвусмысленно. В принципе такой недвусмысленный ответ уже прозвучал, но возможно, ему не хватило силы убеждения», - продолжил он.
«Что касается причин произошедшего, на мой взгляд, причина одна - это безнравственный образ жизни всех слоев общества. Все остальное уже следствие - и конфликты слоев, и внешний заговор, и многое другое. И покаяние действительно необходимо - не только перед царем, который стал жертвой, но прежде всего перед Богом, чтобы Он пощадил наше отечество, дал мудрость его правителям. Наше отечество не должно затеряться в истории, как очень многие некогда славные, могущественные государства. Ему необходимо двигаться вперед. А для этого нужно блюсти нравственность. Именно это должно стать отправной точкой. Остальное, как говорится в Евангелии, приложится - созреет ум, чтобы сделать нужные выводы и расставить правильно акценты», - заключил о. Александр.
Иерей Святослав Шевченко , председатель комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства Благовещенской епархии, отметил: «Чтобы придать дискуссии определенный градус, тема должна быть неоднозначной, нужны разные точки зрения. А с революцией все понятно, и у Церкви было время это понять. С точки зрения христианства подобное потрясение стало возможным из-за упадка веры в народе, из-за неправильных действий, - в том числе и Церкви. Например, известно: до революции чиновникам определенного ранга была необходима справка, что он исповедовался и причащался. То есть их заставляли делать это из-под палки. Понятно, что в ход шли взятки, другие нехорошие вещи. Церковный деятель, митрополит Вениамин (Федченков) (впоследствии он стал духовником представителей Белого движения) вспоминает: перед революцией в духовных семинариях верующий преподаватель был экзотикой. Вы только вдумайтесь в эти слова!»
«И когда произошла революция, красные флаги водружали в первую очередь над духовными семинариями. Это делали вчерашние семинаристы. По сути, русский народ потерял веру и в результате получил по заслугам. Вера стала ширмой, приложением, "культурным бонусом" - но никак не душой народа. В этом виноваты все слои общества - в том числе погрязшая в роскоши аристократия. Я прочитал много воспоминаний людей, живших в то время. Духовное состояние русского общества перед революцией было ужасным. Происходили и "оранжевые сценарии" - к примеру, большевистскую идею импортировали в пломбированных вагонах. Западу никогда не нужна была сильная Россия. Как сказал про революцию Столыпин, "Вам нужны великие потрясения, нам - великая Россия"», - продолжил он.
«Людей, которых тогда называли интеллигенцией, сегодня бы назвали либералами. Это они - причина кровавой страницы истории нашей страны. А потом эти люди дружно эмигрировали в спокойные страны. Больше 90% членов временного правительства встретили спокойную, сытую старость и окончили свою жизнь за границей. В общем, в среде православных христиан этот вопрос уже обсужден, и расставлены точки над i. Мы не тешим себя иллюзиями, что сегодня ситуация стабильна. Иногда история повторяется, и, если сменится политический ветер, к власти могут прийти революционным или иным путем люди, которые в очередной раз зальют страну кровью. С другой стороны, во времена гонений Церковь очищалась от скопившегося в ней шлака», - заключил о. Святослав.
Священник Димитрий Лин , клирик Храма святителя Николая на Трех Горах, заявил, что не согласен с тем, что обвиняют интеллигенцию.
«На мой взгляд, главная причина произошедшего - отступление от евангельских, христианских норм, от Бога, атеизм, который был свойственен высшим представителям интеллектуальной элиты. Поэтому если мы понимаем под интеллигенцией представителей атеистического направления, то, конечно, эти люди ответственны за произошедшее. Но, к сожалению, и люди искренне верующие не всегда понимали: задачи, которые стоят перед обществом, Церковью, изменились, стали слишком сложны. Это можно сравнить с воспитанием ребенка - вначале он послушный, верит во все, что говорят взрослые, а потом все подвергает сомнению, начинает критически осмысливать, и возникает бунт, который называется "подростковый" или "пубертатный" период. Нечто подобное, пожалуй, тогда происходило со всем обществом. Оно тоже перерастало выстроенные ранее отношения. Наверное, нужна была некоторая гибкость», - добавил он.
«Ну а попытка сделать Церковь частью государственного аппарата привела к тому, что все те критические вопросы, которые были обращены к государству, обратились и к Церкви. Церковь была слишком тесно связана с государством. Так что ситуация была трагическая. Однако я хочу защитить интеллигенцию, которая понимала весь трагизм и опасность пойти по пути отступления от Бога, христианских норм. Это тоже была интеллигенция, хотя, быть может, ее голос не был так хорошо слышен, как голос революционеров. Поэтому, к сожалению, невозможно указать конкретного виновника всех этих событий, можно лишь констатировать печальную ситуацию, связанную с тем, что и низы, и верхи не смогли с ней справиться», - продолжил священник.
«Оказалось слишком наивным, малограмотным крестьянство. Это означает, что духовного просвещения было недостаточно. Одна из причин революции, на мой взгляд, заключается в том, что общество было православным по своим внешним убеждениям и образу жизни, но глубинного перерождения через христианство все-таки не произошло. Не было необходимой жертвенности, исповедания веры, как у первых христиан. Все было как-то слишком обыденно и бюрократизировано. Отсюда и такое отношение крестьян - они формально считали себя православными христианами, но не выразили несогласия с тем, что Церковь разрушали (я сейчас имею в виду не здания, а духовную сущность), уничтожали священников. Так что я не могу назвать виновных в произошедшем, однако, как мне кажется, могу указать главную причину - недостаточное духовное просвещение всего русского народа», - заключил священник.
Иерей Иоанн Воробьев , клирик Николо-Кузнецкого храма, преподаватель ПСТГУ, зам.директора по воспитательной работе Православной Свято-Петровской школы, согласен с тем, что разговор о революции не состоялся - хотя обычно серьезные дискуссии широко и не обсуждают в СМИ.
«Их ведет научное сообщество, которое ограничено в масштабах распространения информации. В этом году проводятся научные исторические конференции о революции, в них участвует и Церковь. Например, в ПСТГУ целый лекторий посвящен событиям 1917 года, и лекции очень интересные. А в федеральных СМИ чаще всего дискуссия поверхностная, чтобы людей немного зацепить, но не более. И даже если приглашают серьезного эксперта, ему не дают аргументировано высказать свое мнение, потому что находится несколько человек, которые будут кричать и не давать вставить слово. Конечно, это печально, что широкие массы не знакомятся с темой по-настоящему. Должна быть специальная программа, но Церковь одна не может это организовать. Есть у нас рабочие группы, созданные к празднованию 100-летия Всероссийского Церковного Собора. Я знаю, что будет служба в Кремле. Но опять же для обывателя это не очень заметная информация. Так что этот вопрос должно поднимать государство, говорить правду. Но у меня впечатление, что государство не очень заинтересовано в этом, оно старается не бередить рану», - продолжил он.
«Да что говорить! У нас Ленин повсюду стоит в памятниках и лежит на Красной площади, говорить о нем отрицательно все боятся, а говорить положительно - смешно, ведь всем понятно, что это неправда. Остается только молчать, вот и молчат. И, на мой взгляд, лучшим подарком к 100-летнему юбилею был бы снос памятников Ленину или хотя бы его захоронение. Единственное, что он сделал для Москвы - это разрушил огромное количество святынь и памятников истории. Кроме него, столько не сделал никто», - отметил священник.
«Кто виноват в революции? Вопрос сложный. Виноваты все. Назначить виноватым Ленина и еще 30 евреев, которые приехали с ним в пломбированном вагоне в 1917 году, будет неверно. Да, некоторые люди стали проводниками модных и актуальных для России идей того времени. Но так же можно сказать, что правительство Николая II и в последствии Временное правительство не смогло уловить настроения и тенденции, в которых оказалось общество. Конечно, резко изменилась социально-экономическая ситуация, и политика была неадекватна к этим изменениям. Первая мировая война сыграла колоссальную отрицательную роль. О духовных причинах тоже нужно говорить, потому что Церковь, которая должна быть основной государственного строя и вообще веры народной, не смогла сыграть тогда эту роль. За 200 лет Синодального периода государство подмяло под себя Церковь, которая жаждала освободиться от гнета власти. И еще: революции бы не произошло, если бы не сами русские люди, которые пошли рушить свои святыни вслед за призывами Ленина, выкидывать мощи и убивать своих же братьев в Гражданской войне. К сожалению, большевики сыграли на низменных качествах людей. Так что виноватых много, и не стоит зацикливаться на том, кто именно виноват. Но, разумеется, надо сделать выводы, которые могут помочь нам сегодня не допустить повторения. Не надо закрывать глаза и делать вид, что ничего не было», - заключил о. Иоанн.
Есть одна тема, крайне неприятная для церковного обсуждения – расцерковление духовных лиц. К сожалению – а, быть может и наоборот, к нашему счастью – мы не располагаем официальной статистикой о том, какое число священнослужителей за определённый период времени ушло из клира, а порой и из Церкви, по разным причинам. В докладе будет предпринята попытка соотнести достаточно проработанное в современной психологии понятие «выгорания» с кризисом пастырского служения. С одной стороны, мы будем опираться на опыт Западной Церкви в профилактике и терапии «пастырского выгорания», с другой – предпримем попытку рассмотрения феномена «выгорания» с точки зрения христианской аскетики.
При всем многообразии определений «выгорания» – термина, введённого в 1974 г. американским психиатром Х.Дж.Фрейденбергом – в этом феномене выделяют три основных компонента: эмоциональное, а нередко и сопутствующее физическое истощение, которое приводит к невозможности отдаваться работе в прежней мере; деперсонализация, то есть исполнение своих обязанностей без внутреннего участия или напротив, с негативной эмоциональной реакцией, или «дегуманизация» общения; и последний, третий компонент – редукция личных достижений, или другими словами, угнетающее осознание собственной профессиональной некомпетентности. Как правило, «выгорание» как психосоматический синдром, состояние внутреннего слома, чаще всего сопутствует представителей сферы обслуживания – менеджеры, врачи, учителя в силу своих служебных обязанностей должны находиться в состоянии постоянной мобилизации душевных сил для доброжелательного и отзывчивого общения с клиентами.
Неудивительно, что и духовенство также попадает в эту «зону риска». В западной психологии феномен «выгорания» в среде духовенства последние десять лет активно изучается, проводятся статистические исследования, организуются особые институции для оказания психологической и духовной помощи пастырям, оказавшимся в таком непростом положении. Стефен Мьюз говорит даже об «эпидемии ухода с пастырского служения» и приводит цифру в 1500 пасторов, которые ежемесячно становятся жертвами «выгорания личности» среди всех христианских конфессий в США. Свойства личности, наиболее благоприятные для развития «выгорания», а именно перфекционизм, идеализм, ангажированность, потребность в социальном признании, готовность без остатка «раствориться» в работе – для хорошего священника являются обязательными чертами характера.
Заинтересовавшись проблемой «выгорания» в среде духовенства, наша редакция направила своего сотрудника – иерея Фому Дица – в Германию познакомиться с двумя реабилитационными центрами – католическим центром «Дом обретения новых сил» (Recollectio-Haus), расположенным на территории бенедектинского аббатства в Мюнстершварцахе, и евангелическим центром «Дом отдыхновения» (Haus Respiratio), который находится вблизи Вюрцбурга на горе Шванберг. Поскольку в православной среде этот феномен является малоизученным, мы вынуждены опираться в описании «выгорания» духовенства главным образом на опыт Католической Церкви.
Прежде чем перейти к специфике пастырского «выгорания» в понимании западных исследователей, необходимо отметить, что сам феномен «выгорания», как правило, рассматривается и как результат, и как процесс. Начальная стадия характеризуется чрезмерной активностью и отказом от потребностей, не связанных с работой, что постепенно приводит к усталости и истощению. Далее развитие синдрома профессионального «выгорания» приводит к снижению уровня собственного участия в профессиональной деятельности и нарастающему отчуждению по отношению к коллегам и общей неудовлетворённости работой. Затем следуют перемежающиеся депрессивная и агрессивная эмоциональные реакции, переходящие в фазу деструктивного поведения, когда заметно понижаются интеллектуальные способности выполнять сложные задания, инициативность замещается полным безразличием к работе. Формальный подход к выполнению требований вместе с предельной самоизоляцией от окружающих достигают апогея. Психоэмоциональный надлом личности приводит к соматическим расстройствам – постоянному напряжению, неспособности к расслаблению, бессоннице, повышению давления, головным болям, снижению иммунитета, а также прогрессированию различных видов зависимостей (алкогольной, наркотической, игровой, интернет-зависимости и др.) Дном, на которое опускается окончательно «выгоревший», является «экзистенциальное отчаяние», всепоглощающее чувство беспомощности и бессмысленности жизни, которое иногда может закончиться суицидом.
Что же представляет собой эта «профессиональная деформация личности», как иногда также называют синдром «выгорания», в случае с духовенством? Основными вопросами, на которые мы попробуем дать ответ, являются следующие:
Тождественен ли кризис пастырского служения синдрому «выгорания»?
Может ли синдром «выгорания» быть транслирован на язык святоотеческой аскетики?
В целом сохраняя основные черты «выгорания», в случае с духовенством на первое место выходит ценностно-смысловой кризис, особенно остро протекающий у священника. Автор книги «Пути выхода из выгорания», диакон Питер Абель, основная деятельность которого и связана с реабилитацией «выгоревших» священников в Мюнстершварцахе, пишет: «Выгорание всегда сопряжено с ослаблением «харизмы», как затухание изначального импульса, как испарение Бога среди суеты повседневной занятости священника. Чувство отчаяния может привести к утрате веры, к потере доверия к жизни и исчезновению доверия к Божественному Промыслу. Это ведет к отступлению от собственного предназначения, к утрате душевной силы и к духовной апатии». Архимандрит Киприан (Керн) в «Пастырском православном служении» среди пастырских искушений подробно описывает, что собой представляет такой кризис: «Притупление интереса к своей работе, иногда происходящее от неудач и от косности среды, может привести к тому, что пастырь, в особенности если он чрезмерно надеялся на свои собственные силы, сложит руки, духовно захиреет, впадет в уныние и безнадежное отношение к своему служению. Появляется тогда нежелание молиться, избегание служения литургии, потеря интереса к духовной жизни - и все это часто объясняется разными благовидными причинами нездоровья, усталости и проч. Почти незаметно подкрадывается известное в аскетике "окамененное нечувствие." Когда-то ярко горевший огонь ревности потух. Священник становится тогда формалистом, чиновником, только отбывающим номер, "отслуживающим, отчитывающим, отпевающим" и вообще отделывающимся от скучной работы. У такого утомленного, разочарованного, унывающего пастыря очень часто рождается противление Уставу, церковной традиции, иерархии ценностей, аскетике: "Все это устарело, все это уже не для нас, надо многое пересмотреть и реформировать" и т.д. Вместо того чтобы самому равняться на требования церковного строя, пастырь в таком состоянии хочет измерять церковность своим настроением и принижать церковные установления по своей лени и нерадению. Если же пастырь в своей молодости особенно сильно полагался на свое "призвание" или по своей природе подвержен скорым очарованиям и разочарованиям, то при такой духовной депрессии он близок к отчаянию и может даже совершенно оттолкнуться от того, чему он прежде поклонялся. Это может привести к снятию сана и духовной смерти».
Специфическими признаками собственно религиозного «выгорания» являются ропот, сомнение в истинности веры, утрата смысла религиозных действий (обрядов) и законоположений, расцерковление и сомнение в бытии Бога и Его благости. Несомненно, что как таковой «духовный кризис» имеет непосредственную связь с «выгоранием» в любой сфере деятельности, но в случае с духовенством он проявляется самым очевидным образом.
Если сравнить основные внешние причины профессионального выгорания с той ситуацией, в которой находится большинство священнослужителей, то мы встретим много общего. Основными причинами выгорания, как считает доктор Абель, являются следующие:
Значительное повышение требований, предъявляемых к специалисту, постоянное расширение круга обязанностей (в случае с духовенством – нелинейное возрастание нагрузок вместе с изменением условий прохождения пастырского служения соответственно вызовам времени).
Прессинг со стороны работодателя, предполагающий готовность постоянно жертвовать свободным временем, семьей, здоровьем ради блага дела (священство по своей природе – жертвенное служение, о чём ему регулярно и напоминают).
Пресыщенность работой (главный враг духовной жизни – «привычка ко святыне»).
Общая фрагментированность жизни, невозможность уединиться и сосредоточиться по причине необходимости быть постоянно «на связи», отвечать на звонки и письма электронной переписки (аналогичная ситуация в случае с духовенством).
В исследовании, проведённом доцентом статистических наук Падуанского университета Маркантонио Кальтабиано в 2004 - 2005 гг., приводятся интересные статистические данные о группах духовенства, наиболее подверженных «выгоранию». Прежде всего, наибольшее число «выгоревших» среди относительно молодых священников – 25 - 29 лет, на втором месте – возрастная группа 60 - 69 лет; остальные распределяются более или менее равномерно. (Таблица 1). «Выгоранию» также более подвержены священники с низким уровнем образования; и духовное, и светское образование способствует, как свидетельствует исследование, появлению своеобразного «защитного эффекта» (Таблица 2). Неудивительно, что среди священников с разным количеством лет служения больше всего «выгоревших» опять-таки среди молодых (до 10 лет), и напротив, меньше всего среди имеющих 30 - 39-ти летний опыт служения. Итак, основными факторами являются образование и опыт служения, при этом «образование является независимой переменной, которая среди других оказывает особое влияние на «выгорание»». Статистические исследования среди духовенства Западной Церкви позволили выявить следующие основные причины выгорания: «отсутствие поддержки со стороны официальных лиц и/или противоречия с ними (26%); конфликт противоборствующих потребностей, ведущий к «выгоранию» (12%); конфликт между требованиями, которые предъявляются пастырю служением в церкви и нуждами семьи и детей (11 %); конфликт с членами церкви (9%); конфликт со старшими священниками (8%) и конфликт среди церковного персонала». По мнению о. Питера Абеля внешние причины не являются лишь «спусковым крючком» для запуска созревшего внутри духовно-нравственного кризиса: в случае с выгоранием имеет место «нездоровая синергия» работодателя и исполнителя: человек работает столько, сколько его нагружают, а нагружают его потому, что он всё равно работает.
Но являются ли внешние обстоятельства – излишняя нагрузка, переутомление, непонимание со стороны священноначалия, материальные и семейные проблемы, конфликты внутри клира и прихода – основной причиной кризиса пастырского служения? Ограничивается ли этот кризис теми же показателями, которые имеют место и при обычном «профессиональном выгорании»? Имеет ли «выгорание» кроме психологического, ещё и духовно-нравственное измерение?
Нетрудно заметить, что понимание феномена «выгорания» со стороны психологии ограничивается исключительно внешними проявлениями, впрочем, как и терапия не выходит за пределы секулярного мышления: меньше работать, больше отдыхать, чаще бывать наедине с собой, наслаждаться природой, красивой музыкой, приятным общением. В то же самое время очевидно, что корни «выгорания» гораздо глубже и прежде всего затрагивают личность человека, его сердце – вместилище страстей и добродетелей.
Если посмотреть на феномен «выгорания» глазами святых отцов, мы получим более чем интересную картину. Прежде всего, признаки «выгорания» почти во всём повторяют признаки уныния: «Уныние есть изнеможение души, а душа в изнеможении не имеет того, что ей естественно, и не выдерживает мужественно искушений»(Авва Евагрий). Однако если ещё внимательнее посмотреть на анализ святыми отцами этой поистине «жестокой» страсти, всплывает один примечательный факт. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что находящийся в унынии в телесном служении крепок как железо и в рукоделии безленостен. То есть состояние гиперактивности, которое и считается отправной точкой в рассмотрении синдрома «выгорания», является ни чем иным как свидетельством об уже хорошо развившемся унынии, от которого и стремится убежать человек путём предельного насыщения своей жизни работой и обязанностями. Далее неизбежно следует изнеможение, «гипотония» физических и душевных сил. Как точно отмечает Евагрий, «уныние – это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в ее распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостает». Уныние делает человека «самопоедателем» – печаль и ярость, в нормальном состоянии обращённые в прямо противоположные стороны (печаль по Богу и отвращение ко всему недолжному, греховному) при унынии соединяются и превращают человека в объект «короткого замыкания» души. Иеромонах Гавриил (Бунге) говорит о «внутреннем параличе», «удушии ума», которое будто колпаком накрывает все жизненные способности души и у человека «перехватывает» дыхание, даже на физическом уровне. О том же говорит и преподобный Исаак Сирин: «Ибо в иное время душа наша задыхается и бывает как бы среди волн, и, читает ли человек Писание, совершает ли службу, во всяком деле, каким бы ни начал заниматься, принимает он омрачение за омрачением. Он оставляет молитву и не может даже приблизиться к ней. Он совершенно неспособен представить, что наступит изменение и он опять будет в мире. Этот час исполнен отчаяния и страха, надежда на Бога и утешение веры в Него совершенно отходят от души, и вся она всецело исполняется сомнения и страха».
Между унынием и «выгоранием» есть немало и других общих черт. Если уныние, как пишут аскеты, «гонит монаха из кельи», то «выгорание» подталкивает его к перемене места работы или даже рода занятий, постоянно убеждая в профессиональной непригодности и некомпетентности. В случае с духовенством к вышесказанному добавляется ещё и соблазн снятия сана или монашества и возвращение к мирской жизни. Спасительная «теснота» священнического служения сродни воспетому отцами келейному уединению: сиди в келье твоей и она тебя всему научит. Та же «теснота» профессионального служения является главной целью «выгорания» как процесса деформации личности. Другим общим местом «выгорания» и уныния является «минимализм»: в отношении профессиональной деятельности он представляет собой формальное отношение к своим обязанностям, а при пастырском кризисе – сокращение молитвенного делания до предела или же вообще полное оставление келейного правила и вообще сведение до минимума исполнения церковных установлений.
Особую остроту проблемы при «профессиональной деформации личности» в случае со священником придаёт то, что при «выгорании» всё более усиливается внутренний конфликт между тем, что должен священник представлять собой «вовне» и его настоящими внутренними ценностно-смысловыми ориентирами. В такой ситуации глубокого внутреннего разлада «закваска фарисейская и садуккейская» – лицемерие и театральность – становятся неотъемлемой стороной исполнения священником своих «профессиональных обязанностей». Оборотной стороной «выгорания» становится цинизм, который выступает здесь уже в качестве последнего «защитного механизма», оберегающего оставшиеся сокровенные тайники души от проникновения распространившейся по всему человеку лжи, выжигающей святыню.
Если посмотреть на уныние с богословской точки зрения, нетрудно заметить, что именно это состояние души наилучшим образом соответствует падшему человечеству, отвернувшемуся от Бога, обособившемуся, лишившегося непосредственного участия в Божественном бытии: «уныние как итог всех страстей является... чистейшим и наиболее «духовным» выражением самости Адама: чтобы обернуться к себе, он отвернулся от Бога и в тот же миг утратил самого себя».
Рассматривая феномен «выгорания» и кризиса пастырского служения, нельзя обойти вниманием и проблему «богооставленности» как особого периода духовного становления. Архимандрит Софроний (Сахаров) этому вопросу уделяет немало места практически во всех своих трудах. Опыт отцов свидетельствует, что после периода явного действия Божественной благодати неизбежно должно произойти отнятие ощутимой благодати и обострение духовной брани со страстями. Таким образом подвижнику даётся возможность проявить свою веру и верность Христу исполнением заповедей без явного утешения и поддержки. В третьем периоде благодать не оставляет подвижника уже до самой смерти. О состоянии богооставленности постоянно говорит и преподобный Исаак Сирин, при этом непосредственно связывая богооставленность с унынием: «Что есть наказание? То, чтобы от этого впал ты в отчаяние из-за богооставленности, родившейся от неверия твоего. Отчаяние же предаст тебя унынию, а уныние передаст тебя расслабленности, последнее же уведет тебя от надежды твоей. Из того, что может случиться с тобой, нет ничего хуже». Отметим, что преподобный причиной богооставленности называет неверие.
Духовная жизнь человека есть постоянная реакция, живой отклик личности на изменяющуюся канву жизненных обстоятельств. «Выгорание» есть прежде всего духовный кризис личности, «вложившей» себя во что-то без остатка, но не получившей предполагаемого и желанного «дивиденда». Результатом этого «духовного банкротства» становится душевное истощение и состояние «внутренней оппозиции» по отношению к Богу, причём это противостояние зачастую является неосознанным, находя своё проявление в нераскаянных нарушениях заповедей и правил благочестивого поведения, а внутри – молчаливом отказе Богу в общении с Ним через сердечную молитву.
Можно предположить, что «выгорание» представляет собой частный случай кризиса веры, которая может быть и нерелигиозной. Пошатнувшаяся вера в ценности или смысл лишает человека опоры, он оказывается в экзистенциальной невесомости и от испуга съёживается, сжимается внутрь себя. Выход из этого состояния возможен только один: новое обретение веры, причём эта вера должна уже быть качественно иного уровня, нежели чем была до кризиса. Возможно, в этом и заключается смысл «выгорания»: когда человеческого материала уже не остаётся – когда всё выжжено и стало пустыней – человек призывается стать «купиной неопалимой», невыжегаемым носителем Божественного Света.
Пастырское служение по преимуществу есть постоянное истощение себя до предела, до какой-то немыслимой и даже страшной душевной пустоты – но в то же самое время священство есть непрестанное восполнение или даже переполнение Божественной благодатью. Это чередование ощущения полного духовного опустошения, Богооставленности с переживаниями подъёма являются естественным и нормальным ритмом духовной жизни: «временами искушение и временами утешение - и в таком состоянии пребывает человек до исхода своего. А чтобы совершенно стать чуждым этому и совершенно утешиться - не будем на это и надеяться здесь» – говорит преподобный Исаак Сирин. Главная ошибка, которая и запускает порочный круг «выгорания», состоит в оборачивании назад, в искании прежних душевных и духовных состояний, что свидетельствует только об одном – потере веры в Божественное водительство и попытке подменить Живого Бога богом, который создаётся воспоминаниями и фантазией по своему образу и подобию, вполне знакомому и близкому.
Основная причина уныния – уязвлённое «эго» человека, вызвавшее человека на изматывающее единоборство с самим собой. Но в этой борьбе человек может обрести главное оружие против уныния – веру как вверенность Богу, полную преданность Ему. Главное лекарство от уныния – «осознанное ожидание Бога» в терпении и смирении среди мрака неверия и отчаяния: «выйти из инфернального круга уныния можно только тогда, когда человек способен проломить брешь в темнице собственного «Я», своей безысходной обособленности, чтобы открыться навстречу подлинно личностному существованию для другого, и тем самым открыть свое сердце для подлинной любви – вновь обрести себя самого в даре другому». Такое смиренномудрие подрубает корни уныния и размыкает казавшийся самодостаточным внутренний мир человека навстречу Богу.
Можно предположить, что феномен «выгорание» есть не более чем бунт падшей человеческой природы, направленный против попытки разрушить тотальную власть эгоизма. В какой бы области ни трудился человек, «выгорание» будет неизбежным постольку, поскольку работа будет занимать место в душе, уготованное только одному Богу. В этом смысле можно сказать, что «выгорание» есть начало посещения Богом человека, Его решительное свидетельство о том, что ничем иным, кроме как Творцом, душа насытиться не может. «Выгорание» действительно выжигает душевных идолов, ложные подпорки, и тем самым поставляет человека перед лицом экзистенциального кризиса. И этот кризис тем жёстче, тем ближе к исполнению Божией заповеди о любви к ближнему деятельность человека: альтруизм заканчивается выгоранием, если под ним нет фундамента веры и стремления выполнять Божественные повеления.
Таким образом, синдром «профессионального выгорания» и кризис пастырского служения представляют собой несколько отличающиеся по форме, но очень схожие по сути разновидности ценностно-смыслового кризиса личности, оказавшейся в духовной самоизоляции. Подобные состояния были прекрасно известны святым отцам-аскетам, и в их понятийном аппарате «выгоранию» наиболее соответствуют уныние и окамененное нечувствие. В то же самое время для отцов уныние – явление комплексное, собирающее в единый клубок едва ли не все остальные страсти, отчего и отождествляется некоторыми с богооставленностью. Однако в самой богооставленности подвижники видели особое педагогическое действие Промысла Божия, побуждающего аскета к ещё большему совершенству в вере, любви и терпении.
Сегодня необходимо признать, что кризис служения, впрочем, как и «выгорание» в более широком смысле слова, имеют место и в среде духовенства. Нам трудно оценить эффективность реабилитационных учреждений для духовных лиц Западной Церкви, тем более говорить о целесообразности использования этого опыта в нашей среде. Однако хотелось бы надеяться, что в ближайшее время обозначенная проблема найдёт отклик среди богословов, патрологов и пасторологов и получит фундаментальный анализ с позиций православной аскетики.
